Пресса о нас

Пермская краевая газета «Звезда» № 134 (32298) от 25 ноября 2014

 

«Господа Головлёвы» М. Салтыкова-Щедрина на сцене Пермского ТЮЗа

 

На этом спектакле зрители сидят на сцене. Не такой уж исключительный для сегодняшней театральной практики случай, но тут они, прежде чем устроиться на своих местах, проходят узкими внутренними коридорами старинного здания, поднимаются по еще более узкой крутой лестнице, минуют совсем уж тесный участок закулисья. Другого пути нет? Или такой подготовительный пролог? Сразу приходит на память: «Чужая душа (и семья тоже) — потемки». Сколько лабиринтов надо пройти, чтобы понять ее. И то получается не всегда.

 

В Пермском театре юного зрителя — премьера спектакля «Господа Головлевы». Роман Михаила Салтыкова-Щедрина ставили на российских сценах не раз — драматургически благодатный материал. Но и планку исполнения он задает высокую. В историю театра вошли «Головлевы» Льва Додина во МХАТе с Иудушкой — Смоктуновским, а также более поздняя, девятилетней давности постановка К. Серебренникова на той же сцене с Е. Мироновым в главной роли. В центре спектакля, так сложилось, был Порфирий Головлев, он же Иудушка, «кровопивушка», «пакостник».

 

Молодой драматург из Екатеринбурга Ярослава Пулинович написала для пермской постановки совершенно другую, отличную от прежних инсценировку. Точнее, как модно сейчас обозначать, — «по мотивам одноименного романа» (вслед за Пермским ТЮЗом ее начали репетировать и в Кирове-Вятке, где Салтыков-Щедрин в свое время отбывал ссылку). Иудушка здесь если и не наравне, то немногим больше занимает места, чем остальные персонажи. Тут в фокусе внимания — вся семья Головлевых. История вымирания трех ее поколений. Как утверждает режиссер-постановщик, народный артист России Михаил Скоморохов, именно об этом повествует роман Салтыкова-Щедрина, и театр в данном случае восстанавливает замысел автора.

 

На сцене — то ли забор, то ли стена из топорно сколоченных досок, в щели которых изредка ворвется или разыгравшаяся в поле метель, или гомон торгов, где хозяйка Арина Петровна прикупит себе первую деревеньку. И все здесь, в Головлево, грубое, тяжелое, неотесанное: еще и еще заборы, большие и маленькие кадушки, множество мешков. В этой череде «безрассветных дней» под стать им и люди.

 

Нет, они не сразу стали такими. ТЮЗу важно показать их потерю в себе человеческого, их «умертвия». Вот старший из Головлевых, Владимир Михайлович (артист Андрей Пудов). Каким же беззаботным и романтичным он выглядит в первых сценах: читает стихи, часто смотрит в небо и так хочет походить на любимого поэта Баркова — этого бретера и забияку. Постепенно от пустоты существования и постоянных унижений глава семейства словно гаснет: заговаривается, дичает и даже отказывается от кумира.

 

Второе поколение Головлевых, с детских лет полуголодное и бесприютное, все-таки вырвется за серо-мрачные стены родительского дома. В университет ли, как впечатлительный непоседа Степан (артист Евгений Замахаев), или в последнем отчаянии дочь Анна (артистка Надежда Кайсина), сумевшая убежать отсюда с проезжим корнетом (артист Дмитрий Гордеев). Но проклятие Головлева, где все они были нелюбимыми и «постылыми», будет висеть над ними. И быстро уйдет из жизни Анна, оставив бесприютными сиротами двух маленьких дочерей. И вернется к родителям опустившийся, спившийся старший сын, так и оставшийся пожизненно Степкой-балбесом. И окончательно озлобится, замкнется в своем бессмысленном существовании сын Павел (артист Яков Рудаков). Похоже, только Иудушка-Порфирий (артист Александр Красиков) окажется тут ко двору: наберет силу, завладеет всем, станет пустопорожне разглагольствовать и учить жизни других. Но еще большее ничтожество, чем кто-либо, лицемер и хищник, он будет нести только зло. Не дождавшись, не вымолив помощи от отца, уйдут из жизни оба его сына. Убегут «в артистки» — лишь бы подальше от смрада — подросшие племянницы. И мать, родоначальница всех этих «выморочных» господ, проклянет своего вроде бы удачливого сына.

 

Однако вернемся к ней, Арине Петровне Головлевой. Она-то в исполнении Елены Бычковой и является центральной фигурой пермского спектакля.

 

Начнется он вроде бы в соответствии с романом именно с нее, Арины Петровны. Но если у Салтыкова-Щедрина она предстает 60-летней барыней, то на сцене — молодой невестой, не-опытной, улыбающейся и смущенной. Теперь перед ней, вырвавшейся из нищеты, весь мир нараспашку, и она готова быть в нем хозяйкой. Процесс раскручивается как маховик: вот она забирает все ключи, вот проверяет расходные книги, вот начинает командовать дворней... Совсем как современная леди-вумен: крутится в делах, обделывает сделки, богатеет. Вроде все для семьи, для родных людей. Держит в своих руках и на своих плечах не только дом и хозяйство, но и все действие.

 

Для Елены Бычковой, прошедшей на тюзовской сцене путь от артистки вспомогательного состава до главных героинь в пьесах А. Островского, А. Чехова, Н. Гоголя, В. Шукшина, роль Арины Петровны явно не просто очередная. То, как она проживает действие, можно смотреть бесконечно (благо, что все происходит за два-три метра от зрителя). То она с наслаждением подсчитывает, как у нее прибавляется деревенек и крестьян, — и глаза горят, и рот кривится в самодовольной улыбке, и, кажется, вся она воспаряет в дальнейших планах-мечтах. А то появившийся сынок Порфирий просит, чтобы она приласкала его, и тут деланно распахиваются ее руки, и на лице — напряжение и почти презрение к этакой-то суете, и отодвигающее движение: «ну хватит, хватит, я же приласкала тебя». Всё — без фальши, психологически точно. И так — от свадьбы до смерти Арины Петровны. Финалом спектакля — опять же не по роману — станет появление в неожиданной здесь белой дали тех Головлевых, что раньше нее ушли из жизни. Теперь и она. Однако жизнь, как ни хочется и ни раскаивается, заново не прожить.

 

Пермские театралы ценят режиссера Михаила Скоморохова не только как многолетнего худ-рука ТЮЗа, но и как мастера в постановке трагикомедий. Преподносить истину с улыбкой — его творческий жанр. Но здесь, кажется, он несколько отошел от него. Не улыбка-усмешка, а крик тревоги. Светлое начало спектакля — только для контраста с основным действием. Трагедия. Однако, в отличие от скандальной мхатовской постановки К. Серебренникова, не констатация гибели всех и вся («ужас, ужас, ужас! Черно, черно, черно!»), а — попытка понять, почему и как это происходит. Отсюда и камерность тюзовского спектакля, а не его эпичность. Отсюда и зрители рядом с персонажами, словно и сами вовлеченные в действие.

 

Так что же, спросит иной зритель, у тюзовских «Господ Головлевых» нет недостатков? Конечно, при желании можно отметить и некоторое мельтешение, возникающее от частой смены декораций на сцене, и спины артистов, которыми они поворачиваются к зрителям. Но это ничуть не мешает назвать спектакль действительно крепким, отличным. И — современным. Очень своевременным предупреждением театра на сегодняшний день и на будущее. Уходишь после спектакля и еще долго размышляешь над увиденным. А это, думается, и есть его главный результат.

 

Людмила КАРГОПОЛЬЦЕВА